Здравствуйте, в этой статье мы постараемся ответить на вопрос: «Пигалица вор в законе биография». Также Вы можете бесплатно проконсультироваться у юристов онлайн прямо на сайте.
в первой отражаются суммы остатка или перерасхода по предыдущим авансам, если они были, в поле итого получено пишется выданная сумма аванса, в строке израсходовано фактически потраченная сумма. Табличная часть об израсходованных средствах , а именно. После этого подотчетное лицо сдает бланк авансового отчета в бухгалтерию, приложив все подтверждающие документы.
Содержание:
Вор Пигалица ─ жертва азарта
Вор Владимир Щербаков — Пигалица
Добровольно принятый на себя свод правил жизни «вора в законе» накладывал на обладателей титула серьезные ограничения. В стране социализма особо было трудно придерживаться принципа, предусматривающего отказ от любой легальной работы и получение средств к существованию только преступным способом. Причем, перечень допустимых для вора преступлений был очень узок ─ воровство, квартирная кража. Ни в коем случае «законник» не должен был применять к своей жертве силу или добывать у нее деньги с помощью обмана.
По правилам хорошего тона часть с большим риском заработанных денег вор в обязательном порядке жертвовал на «общее». В принципе, мог и не отдавать, но в этом случае его репутация неминуемо падала в глазах других воров и уголовников «ниже плинтуса». Еще одним исключительно «воровским» занятием всегда оставалась картежная игра. Одной из версий происхождения в преступной среде Советского Союза воровского сословия считается связь первых воров с «белым» офицерством. Проигравшие в гражданской войне выходцы в основном из дворянских семей дали клятву продолжить борьбу против рабоче-крестьянского государства тайным методом, разваливая страну изнутри. Все они попали в тюрьмы и лагеря, где искали себе подобных решительных и принципиальных противников власти Советов.
В царской России картежная игра была привилегией дворянства и офицерства. Пролетарии, крестьяне и даже купцы в массе своей предпочитали развлечения, сопровождаемые щекотанием нервов, по проще. Высшее сословие, напротив, традиционно по вечерам садилось за столики с зеленым сукном и расписывал партию в какой-нибудь вист, притом обязательно на деньги. Те, кто, имел «заводной» характер, как у толстовского гусара Николая Ростова, могли за вечер «просадить» не одно папенькино имение. Первые «воры в законе» из «голубых» кровей принесли в тюрьму свой высокоинтеллектуальный способ проведения досуга. В заключении свободного времени у воров было хоть отбавляй, поэтому картежная игра распространилась по зонам с быстротой эпидемии.
Игра в тюрьме
Советские зэки предпочитали не долгие росписи «пульки» в преферанс. Это было крайне нерационально. Требовались карандаш, бумага, стол. Столь серьезные приготовления могли обратить на себя внимание администрации исправительного учреждения и все игроки, так и не доиграв до конца, оказаться в карцере. Азартные игры всегда стояли под строжайшим запретом. У зэков распространение получили картежные блиц-игры, не требующие времени, тщательно разработанной тактики и быстро показывающие конечный результат ─ «очко», «бура». Все они во главу угла ставили «удачу». Игроки ждали, когда им «попрет карта».
Конечно же, примитивные с виду игры в исполнении признанных мастеров-картежников оказались далеко не так просты. В одиночестве тюремные «каталы» годами оттачивали ловкость пальцев, чтобы в решающий момент подтасовать нужную карту и явить ее на свет, набрав «очко» или отправив соперника «в перебор». Знаменитая воровская «пальцовка», когда зэк-картежник, жестикулируя при разговоре, размахивает растопыренными пальцами руки, как раз следствие упорных тренировок.
Во время разговора чрезвычайно гибкие и подвижные пальцы «каталы» как бы отдыхают. Большого успеха можно было достичь людям с отлично развитой памятью, мгновенной реакцией и тонким знанием психологии. Для игры по крупному требовалась еще неординарная смелость. Доказанное обвинение в передергивании карт, не говоря уже об их грубом краплении, могли закончиться жестокими побоями или смертью. Не менее серьезным проступком считалась не отдача вовремя картежного долга. В азарте схватки многие картежники расходовали запас денег, табака, сахара, чего угодно на что шла игра и тогда игра продолжалась в долг, который неминуемо должен быть возвращен к установленному времени.
Сколько судеб сломали проигрыши в карты, одному богу известно. Даже авторитетные воры не подлежали прощению за вовремя непогашенный картежный долг. Им давали «по ушам», вне зависимости от того, кому они его не вернули ─ таким же ворам или обычным фраерам.
Вор Владимир Щербаков
Владимир Щербаков как раз оказался одним из тех, кто «погорел» на картах. Он родился в 1926 году в тюремной больнице у мамы-зэчки. Рос и воспитывался Щербаков на московских улицах. На хлеб ему пришлось зарабатывать самому.
В то время, когда сверстники гордо носили алые пионерские галстуки, Володя шнырял по столичным многолюдным местам и обчищал карманы граждан. Следствие постоянного недоедания в детстве оставили след в щуплой комплекции. От нее пошла его кличка ─ Пигалица.
Со временем он стал классным «щипачем». «Отнималы» из него получится не могло. Слишком уж он выглядел слабосильным. Его напарниками были такие же юные, как он, но известные карманники Саша Шорин (Прокофьев) и Савоська (Савоськин), ставшие через десятилетия легендами воровского мира России. Обычно вся троица работала одной бригадой, прикрывая друг друга и меняясь ролями в зависимости от ситуации.
Любимым районом для работы стали Сокольники, где потом друзья Пигалицы через 30 лет учредят первую организованную преступную группировку. Арест и тюрьма неминуемо должны случиться в жизни настоящего «вора в законе», коим считался Пигалица. Его отправили на «зону» в трудное время, когда там полыхала «сучья» война. Все выпавшие на судьбу испытания Пигалица перенес достойно.
В 1954 году он оказался в лагере Мульды в одной компании с Васей Бриллиантом (Бабушкин) и десятком самых известных армянских «воров в законе». В начале 50-х годов численного преимущества грузин в воровских списках еще не наблюдалось. Пигалица прекрасно сошелся с кавказцами. По преданию в Мульде у него случился конфликт не на жизнь, а на смерть с русским вором Шуриком Рязанцем (Караськов). Причины столкновения сегодня неизвестны, также, как дата смерти Шурика.
Карточный долг
Свой воровской титул Пигалица проиграл в карты. Увлекшись игрой, он слишком поднял ставку, а карта в тот злополучный вечер «не перла». Пигалица пообещал отдать долг к определенной дате. Он написал маляву на волю друзьям с просьбой собрать деньги и быстро переправить их в колонию. Деньги собрали, но в пути с передачкой произошла заминка. К сроку Пигалица ее не получил. В таких случаях можно было попросить скинуться других заключенных той же колонии. Особо уважаемым «ворам в законе» приходилось прибегать к такой мере, но Пигалица почему то не пошел таким путем.
Возможно, у него в той колонии был вор-конкурент, заинтересованный в свержении воровского авторитета и негласно затормозивший сбор денег. «Воры в законе», обычно демонстрирующие на людях свое единство, в душе часто ненавидели друг друга и не прочь незаметно поставить собрату подножку. Корона с головы Пигалицы слетела навсегда. Классические правила не позволяли дважды стать «вором в законе». Это сегодня южане, собравшись на сходку, могут вынести приговор, а через месяц его отменить, вводя в головы простых арестантов кромешную путаницу.
Пигалица стал считаться «прошляком», но очень авторитетным. Его вес в криминальном мире был огромен. Не изменил он и образа жизни, всю оставшуюся жизнь проворовав в Москве. В его жизни был эпизод, когда ему пришлось долгое время провести в психиатрической лечебнице. С головой, конечно же, у него было все в порядке. У профессиональных воров попадание в «дурку» было излюбленным способом для избежания от уголовного наказания.
Последний раз милиция обращала на Пигалицу внимание в 1990 году, когда ему месяц пришлось провести под следствием в СИЗО Бутырка. Через 4 года его задержали в его любимом месте — магазине «Антиквариат». При нем нашли небольшие количества кокаина и гашиша. Заглянув в его квартиру, сыщики вытащили на свет патроны, наручники и старинные иконы. «Дедушку» простили по возрасту. В антикварном магазине он оказался не случайно. Он регулярно ходил туда, но не работать, а отдыхать. Пигалица считался ценителем искусства и старинных вещей. У себя в квартире он собрал неплохую коллекцию живописи ─ Брюллов, Айвазовский, Верещагин.
Могила вора Владимира Щербакова (Пигалица)
Последние годы он практически не общался со своими друзьями детства Сашей Шориным и Савоськой. Известные «воры в законе» по статусу несколько отдалились от «прошляка». Круг знакомых составляли ровесник вор Сиська (Генкин) и Юра Ташкентский (Ефимов). Они и проводили Пигалицу летом 1998 года в последний путь. Из молодого поколения почтить память легенды пришли ныне здравствующие «воры в законе» Кока (Шалибашвили) и Артур (Юзбашев). Поминки прошли в неприметном кафе «Зайди-попробуй».
Источник: https://www.mzk1.ru/2018/02/vor-pigalica-%E2%94%80-zhertva-azarta/
Вор Пигалица ─ жертва азарта
Вор Владимир Щербаков — Пигалица
Добровольно принятый на себя свод правил жизни «вора в законе» накладывал на обладателей титула серьезные ограничения. В стране социализма особо было трудно придерживаться принципа, предусматривающего отказ от любой легальной работы и получение средств к существованию только преступным способом. Причем, перечень допустимых для вора преступлений был очень узок ─ воровство, квартирная кража. Ни в коем случае «законник» не должен был применять к своей жертве силу или добывать у нее деньги с помощью обмана.
По правилам хорошего тона часть с большим риском заработанных денег вор в обязательном порядке жертвовал на «общее». В принципе, мог и не отдавать, но в этом случае его репутация неминуемо падала в глазах других воров и уголовников «ниже плинтуса». Еще одним исключительно «воровским» занятием всегда оставалась картежная игра. Одной из версий происхождения в преступной среде Советского Союза воровского сословия считается связь первых воров с «белым» офицерством. Проигравшие в гражданской войне выходцы в основном из дворянских семей дали клятву продолжить борьбу против рабоче-крестьянского государства тайным методом, разваливая страну изнутри. Все они попали в тюрьмы и лагеря, где искали себе подобных решительных и принципиальных противников власти Советов.
В царской России картежная игра была привилегией дворянства и офицерства. Пролетарии, крестьяне и даже купцы в массе своей предпочитали развлечения, сопровождаемые щекотанием нервов, по проще. Высшее сословие, напротив, традиционно по вечерам садилось за столики с зеленым сукном и расписывал партию в какой-нибудь вист, притом обязательно на деньги. Те, кто, имел «заводной» характер, как у толстовского гусара Николая Ростова, могли за вечер «просадить» не одно папенькино имение. Первые «воры в законе» из «голубых» кровей принесли в тюрьму свой высокоинтеллектуальный способ проведения досуга. В заключении свободного времени у воров было хоть отбавляй, поэтому картежная игра распространилась по зонам с быстротой эпидемии.
Игра в тюрьме
Советские зэки предпочитали не долгие росписи «пульки» в преферанс. Это было крайне нерационально. Требовались карандаш, бумага, стол. Столь серьезные приготовления могли обратить на себя внимание администрации исправительного учреждения и все игроки, так и не доиграв до конца, оказаться в карцере. Азартные игры всегда стояли под строжайшим запретом. У зэков распространение получили картежные блиц-игры, не требующие времени, тщательно разработанной тактики и быстро показывающие конечный результат ─ «очко», «бура». Все они во главу угла ставили «удачу». Игроки ждали, когда им «попрет карта».
Конечно же, примитивные с виду игры в исполнении признанных мастеров-картежников оказались далеко не так просты. В одиночестве тюремные «каталы» годами оттачивали ловкость пальцев, чтобы в решающий момент подтасовать нужную карту и явить ее на свет, набрав «очко» или отправив соперника «в перебор». Знаменитая воровская «пальцовка», когда зэк-картежник, жестикулируя при разговоре, размахивает растопыренными пальцами руки, как раз следствие упорных тренировок.
Во время разговора чрезвычайно гибкие и подвижные пальцы «каталы» как бы отдыхают. Большого успеха можно было достичь людям с отлично развитой памятью, мгновенной реакцией и тонким знанием психологии. Для игры по крупному требовалась еще неординарная смелость. Доказанное обвинение в передергивании карт, не говоря уже об их грубом краплении, могли закончиться жестокими побоями или смертью. Не менее серьезным проступком считалась не отдача вовремя картежного долга. В азарте схватки многие картежники расходовали запас денег, табака, сахара, чего угодно на что шла игра и тогда игра продолжалась в долг, который неминуемо должен быть возвращен к установленному времени.
Сколько судеб сломали проигрыши в карты, одному богу известно. Даже авторитетные воры не подлежали прощению за вовремя непогашенный картежный долг. Им давали «по ушам», вне зависимости от того, кому они его не вернули ─ таким же ворам или обычным фраерам.
Вор Владимир Щербаков
Владимир Щербаков как раз оказался одним из тех, кто «погорел» на картах. Он родился в 1926 году в тюремной больнице у мамы-зэчки. Рос и воспитывался Щербаков на московских улицах. На хлеб ему пришлось зарабатывать самому.
В то время, когда сверстники гордо носили алые пионерские галстуки, Володя шнырял по столичным многолюдным местам и обчищал карманы граждан. Следствие постоянного недоедания в детстве оставили след в щуплой комплекции. От нее пошла его кличка ─ Пигалица.
Со временем он стал классным «щипачем». «Отнималы» из него получится не могло. Слишком уж он выглядел слабосильным. Его напарниками были такие же юные, как он, но известные карманники Саша Шорин (Прокофьев) и Савоська (Савоськин), ставшие через десятилетия легендами воровского мира России. Обычно вся троица работала одной бригадой, прикрывая друг друга и меняясь ролями в зависимости от ситуации.
Любимым районом для работы стали Сокольники, где потом друзья Пигалицы через 30 лет учредят первую организованную преступную группировку. Арест и тюрьма неминуемо должны случиться в жизни настоящего «вора в законе», коим считался Пигалица. Его отправили на «зону» в трудное время, когда там полыхала «сучья» война. Все выпавшие на судьбу испытания Пигалица перенес достойно.
В 1954 году он оказался в лагере Мульды в одной компании с Васей Бриллиантом (Бабушкин) и десятком самых известных армянских «воров в законе». В начале 50-х годов численного преимущества грузин в воровских списках еще не наблюдалось. Пигалица прекрасно сошелся с кавказцами. По преданию в Мульде у него случился конфликт не на жизнь, а на смерть с русским вором Шуриком Рязанцем (Караськов). Причины столкновения сегодня неизвестны, также, как дата смерти Шурика.
Карточный долг
Свой воровской титул Пигалица проиграл в карты. Увлекшись игрой, он слишком поднял ставку, а карта в тот злополучный вечер «не перла». Пигалица пообещал отдать долг к определенной дате. Он написал маляву на волю друзьям с просьбой собрать деньги и быстро переправить их в колонию. Деньги собрали, но в пути с передачкой произошла заминка. К сроку Пигалица ее не получил. В таких случаях можно было попросить скинуться других заключенных той же колонии. Особо уважаемым «ворам в законе» приходилось прибегать к такой мере, но Пигалица почему то не пошел таким путем.
Возможно, у него в той колонии был вор-конкурент, заинтересованный в свержении воровского авторитета и негласно затормозивший сбор денег. «Воры в законе», обычно демонстрирующие на людях свое единство, в душе часто ненавидели друг друга и не прочь незаметно поставить собрату подножку. Корона с головы Пигалицы слетела навсегда. Классические правила не позволяли дважды стать «вором в законе». Это сегодня южане, собравшись на сходку, могут вынести приговор, а через месяц его отменить, вводя в головы простых арестантов кромешную путаницу.
Пигалица стал считаться «прошляком», но очень авторитетным. Его вес в криминальном мире был огромен. Не изменил он и образа жизни, всю оставшуюся жизнь проворовав в Москве. В его жизни был эпизод, когда ему пришлось долгое время провести в психиатрической лечебнице. С головой, конечно же, у него было все в порядке. У профессиональных воров попадание в «дурку» было излюбленным способом для избежания от уголовного наказания.
Последний раз милиция обращала на Пигалицу внимание в 1990 году, когда ему месяц пришлось провести под следствием в СИЗО Бутырка. Через 4 года его задержали в его любимом месте — магазине «Антиквариат». При нем нашли небольшие количества кокаина и гашиша. Заглянув в его квартиру, сыщики вытащили на свет патроны, наручники и старинные иконы. «Дедушку» простили по возрасту. В антикварном магазине он оказался не случайно. Он регулярно ходил туда, но не работать, а отдыхать. Пигалица считался ценителем искусства и старинных вещей. У себя в квартире он собрал неплохую коллекцию живописи ─ Брюллов, Айвазовский, Верещагин.
Могила вора Владимира Щербакова (Пигалица)
Последние годы он практически не общался со своими друзьями детства Сашей Шориным и Савоськой. Известные «воры в законе» по статусу несколько отдалились от «прошляка». Круг знакомых составляли ровесник вор Сиська (Генкин) и Юра Ташкентский (Ефимов). Они и проводили Пигалицу летом 1998 года в последний путь. Из молодого поколения почтить память легенды пришли ныне здравствующие «воры в законе» Кока (Шалибашвили) и Артур (Юзбашев). Поминки прошли в неприметном кафе «Зайди-попробуй».
Источник: https://topblognews.ru/kriminal/vor-pigalitsa-zhertva-azarta/
Война воров. Гл. 10
В этой главе я расскажу о конфликте между ворами старой и новой формации, очевидцем и непосредственным участником которого мне пришлось оказаться в период с 1980 по 1982 год в тобольской спецтюрьме.
Как уже ранее упоминал, по приходу в «крытую» тюрьму мне пришлось в первое время достаточно часто сидеть в карцерах. Основная часть карцеров находилась на спецкорпусе, где было принято делать «прогоны» между камерами обо всех передвижениях на корпусе. Это относилось и к карцерам. В связи с этим мое имя быстро оказалось у всех на слуху, так как не было в восьмидесятом году, начиная с весны, почти ни одного месяца, в течение которого я хотя бы один раз не попал в карцер на 10 или 15 суток.
В периоды моего нахождения в карцерах многие завязывали со мной переписку, в результате чего я за короткое время перезнакомился со многими порядочными арестантами на спецкорпусе и почти со всеми ворами в законе. Общение между камерами осуществлялось через окна, унитазы, баландеров, надзирателей, но чаще через специально проделанные отверстия в стене. Кирпичная кладка была старой и легко крошилась даже под воздействием алюминиевой ложки. Так же общались и в карцерах.
В момент моего прихода в спецтюрьму из воров новой формации там находились: Паата Большой, Паата Маленький, Вахтанг Кокиня, Отар Кривой, Зури и Володя Чиня. За исключением Чини – все по национальности грузины. Зури имел полосатый режим, остальные – черный. Возраст их составлял от 25 до 35 лет, а Паате Маленькому было чуть более 20.
Из воров старой формации в тюрьме находились Чапаенок, Серый, Силыч и Тико. Кроме Тико, все славяне. Возраст от 45 лет и выше. Все имели полосатый режим. Этих воров было принято называть «нэповскими», проводя этим параллель с ворами, жившими по старым воровским традициям, основанным в 20-х годах, во времена НЭПА.
Между собой воры старой и новой формаций находились в конфликте. Они объявляли друг друга не ворами, поливали друг друга грязью и старались привлечь на свою сторону порядочных арестантов, которые, запутавшись от всей этой неразберихи, старались держаться ближе не столько к тем или иным ворам, сколько к авторитетам, которых знали лично.
К тому времени у меня на Дальнем Востоке уже имелся кое-какой вес, а так как в тобольской тюрьме было много дальневосточников, которые с моим мнением считались, то обе конфликтующие стороны мной заинтересовались. За время моего нахождения в карцерах со мной вели переписку воры и с той, и с другой стороны, но более понятными для меня все же были «законники», которые придерживались старых традиций.
Однажды в процессе очередной переписки со старыми ворами после взаимного обмена информацией последние прислали мне «воровской мандат» за подписью Чапаенка, Серого, Силыча и Тико. Этот мандат давал мне право от имени подписавшихся воров решать все возникавшие на рабочих корпусах вопросы, включая организацию общака для помощи ворам и порядочным арестантам, которые находились на спецкорпусе.
На рабочие корпуса воров не сажали, и старые воры хотели через мой авторитет и мои способности закрепить там свои позиции. В помощники мне были назначены авторитеты из разных регионов, о которых они были наслышаны. Из Кемеровской области – Коростыль (который впоследствии станет в златоустовской спецтюрьме вором в законе), из Иркутской – Японец, из Свердловской – Дмитриенок.
Я всегда старался в зонах объединять заключенных, организовывать общаки и восстанавливать арестантскую справедливость, поэтому по приходу в тобольскую спецтюрьму стал заниматься тем же. За короткое время мне удалось добиться в этом отношении заметных результатов, но, как и следовало ожидать, это сильно не понравилась начальству.
В результате на меня и мое окружение обрушились репрессии, после чего Коростыль, Японец, Дмитриенок и многие другие авторитеты, находившиеся на рабочих корпусах, отошли от этих дел в сторону. А меня в назидание другим помимо карцеров, из которых я в то время почти не вылезал, пропустили еще и через пресс-камеры. После этого у всех уже окончательно пропало желание поддерживать общак и придерживаться арестантской справедливости. Принцип «своя рубаха ближе к телу» стал, как и раньше, основополагающим.
Помимо пресс-камер, где, кстати, меня трогать боялись, опасаясь за последствия, я неоднократно водворялся и в так называемые «хорошие» камеры, в которых делали погоду тайные пособники начальства, следившие за каждым моим шагом в надежде, что я допущу ошибку, через которую за меня можно будет зацепиться и в чем-либо обвинить.
Моих сторонников и явно сочувствующих убирали при этом в другие камеры и в другие смены, оставляя зачастую одного против нескольких агрессивно настроенных сокамерников. Но, несмотря на все эти меры, тюремному начальству так и не удалось добиться желаемых результатов, после чего летом 1981 года меня перевели из рабочих корпусов на спецкорпус.
К тому времени на спецкорпусе произошли большие изменения, но прежде чем продолжить свой рассказ, сделаю отступление в прошлое. Как уже упоминал, к началу 60-х годов большинство «законников» дали подписки, что отходят от воровской идеологии. Эти подписки находились в личных делах, и сопровождали их по всем местам заключения.
Называли отказавшихся от титула вора в законе «прошляками». В лагерях и тюрьмах они жили на общем положении и особым авторитетом у арестантов не пользовались. Давшие подписку никогда уже не могли стать ворами в законе, то же самое касалось и тех, кто, будучи на свободе, в момент «ломки» скрывал свою принадлежность к воровскому сообществу.
В начале 70-х годов, в момент политического «потепления» в стране, некоторые «прошляки», воспользовавшись тем, что «правильные воры» (которых осталось очень мало) находились в жесткой изоляции, вновь объявили себя ворами в законе. А так как в их личных делах имелись документы, подтверждающие их отход от воровской идеи, то они оказались в зависимости от начальства, и стали его тайными пособниками.
Такие самозванцы были очень опасны, ибо согласно воровским законам остановить того, кто объявился вором в законе, могли только законники, и то лишь при личной встрече. Но сделать это было нелегко, так как ситуация находилась под контролем начальства, которое обладало неограниченной властью и нужной информацией, а также распределяло заключенных по своему усмотрению по зонам, тюрьмам и камерам.
Чапаенок и Серый, как впоследствии выяснилось, были именно такими самозванцами. Тюремное начальство поставило перед ними задачу, воспользовавшись разногласиями между ворами старой и новой формаций, спровоцировать серьезную войну и втянуть в нее как можно больше арестантов, исходя из принципа: «преступный мир должен искоренить сам себя», забывая при этом истину, что «зло нельзя искоренить злом».
Силыч и Тико действительно были ворами старой формации, но каким-то образом оказавшиеся в одной упряжке с Чапаенком и Серым. Главной проблемой в тюрьмах было то, что заключенных сажали не туда, куда им хотелось, а куда нужно было начальству, которое имело возможность влиять на обстановку, искажать информацию и подтасовывать факты. Скорее всего, на начальном этапе Силыча и Тико ввели в заблуждение, а когда они поняли, что попались в искусно расставленные сети, то было уже поздно.
Как уже ранее упоминал, Чапаенок, Серый, Силыч и Тико имели особый режим, а так как заключенных строгого режима было в тюрьме больше, то они для закрепления своих позиций объявили вором в законе Симона, находившегося на черном режиме, который, как впоследствии выяснилось, являлся тайным пособником тюремного начальства. Родом он из Алтайского края, но на тюремный режим был осужден в одной из зон Тюменской области.
Когда между ворами старой и новой формаций возникло противостояние, в результате которого порядочные арестанты оказались перед выбором, то Симон по указанию начальства создал третье движение, в основе которого лежало непризнание вообще никаких воров: ни старых, ни новых. Многим уже надоела эта затянувшаяся война, которая поделила порядочных арестантов на враждующие лагеря, поэтому к концу восьмидесятого года под знамена Симона подтянулось немало «черных» и «полосатых» камер, официальным лозунгом которых стала фраза: «Не дадим решать свою судьбу ворам, пока они не разберутся меж собой».
Когда Чапаенок и Серый увидели, что за Симоном стоит реальная сила, то предложили ему «воровскую корону» взамен за сотрудничество, и тот не отказался. Силыч и Тико эту сделку поддержали. Тогда это был сильный ход, ибо с Кавказа, и в первую очередь из Грузии, молодые воры шли в Россию пачками, а молодых славянских воров не было почти совсем, и это вызывало недовольство многих российских арестантов.
В тобольской спецтюрьме процентов 90 крытников имели славянские корни, поэтому воровской подход к Симону, которому было тогда около 30 лет, многие из них восприняли положительно. Это резко изменило расстановку сил не в пользу грузинских воров. На их стороне к концу восьмидесятого года осталось на спецкорпусе не более десяти камер, в которых сидели преимущественно кавказцы, а на рабочих корпусах у них поддержки не было вообще.
К началу 1981 года в тобольскую спецтюрьму пришли разными этапами азербайджанский вор Вагиф (около 50 лет), армянский вор Гого (более 30 лет) и грузинский вор Крестик (около 35 лет), которые, попав в специально подготовленные камеры с находившимися там сторонниками Чапаенка, Серого, Силыча, Тико и Симона, после соответствующей информационной и психологической обработки приняли сторону последних. Это еще больше усугубило положение молодых грузинских воров, и они почти совсем потеряли контроль над обстановкой.
После того, как стало очевидно, что воры старой формации победили, тюремная администрация, в планы которой не входило усиление позиций тех или иных воров, приступила ко второму акту своего действия. В результате менее чем за месяц все воры старой формации были поочередно объявлены Чапаенком, Серым и Симоном не ворами, избиты в специально подготовленных камерах и рассажены по двойникам и одиночкам.
Порядочные арестанты были шокированы столь резким поворотом событий, но лезть в воровские дела не могли и не хотели. Многие поняли, что за всем этим стоит тюремное начальство, но говорить об этом вслух не решались, опасаясь неприятностей, ибо за одно неосторожное слово можно было нажить себе серьезные проблемы.
Когда меня перевели на спецкорпус, расклад сил там был такой: с одной стороны – Чапаенок, Серый и Симон, которых поддерживали (в основном из-за страха) большинство «черных» и «полосатых» камер, с другой Кока, Чиня и Зури, на стороне которых находились три-четыре камеры «черных» и столько же «полосатых», включая и те, в которых они сидели сами. Тюремному начальству такое противостояние было выгодно, ибо давало возможность расправляться с неугодными руками противоборствующих сторон.
Как правило, неугодного начальству вначале сажали в карцер, а оттуда – в одну из камер противоположного лагеря. Там его избивали и заставляли в письменной форме просить прощения у воров и арестантов той стороны, куда он попадал, и ругать тех, с кем он общался до этого. После этого, если за ним не числилось серьезных прегрешений, ему разрешали остаться.
Однако на этом его злоключения не кончались. Проходило какое-то время, и его снова сажали в карцер, а оттуда в камеру противоположного лагеря, где также избивали и заставляли просить прощения уже у других воров и арестантов за то, что он их предал. После этого ему, как правило, уже не было места ни в том, ни в другом лагере, и он попадал в камеру к обиженным или в двойник, что было почти одно и то же.
В момент моего перевода на спецкорпус меня посадили в камеру, которая поддерживала воров Коку, Чиню и Зури. Там сидели тогда Муса из Чечни, Ахмед из Ингушетии, Князь из Амурской области и Толик (не помню ни клички, ни из какой он области, знаю только, что он с Чиней где-то сидел в одной зоне).
Как впоследствии выяснилось, Князь (которого после выезда из тобольской спецтюрьмы убьют) был связан с тюремным начальством, которое поставило перед ним задачу предъявить мне обвинение и жестоко избить за то, что год назад Чапаенок, Серый, Силыч и Тико выдавали мне полномочия решать любые вопросы от их имени на рабочих корпусах.
После того, как за мной закрылась дверь и был отправлен «прогон» по корпусу о том, куда меня посадили, мне тут же со стороны Князя были предъявлены обвинения. Но он не успел сделать свое черное дело, так как через несколько минут в нашу камеру пришел ответный «прогон» от вора в законе Коки, в котором он поздравил меня с благополучным прибытием на спецкорпус. А вслед за этим от него пришла ксива, в которой он предупредил всех сидевших в этой камере, что знает меня лично и отвечает за мою порядочность. Этим он дал понять, что воры в курсе всех событий, и никаких обвинений в мой адрес быть не должно.
В тот момент почти все дальневосточники, за небольшим исключением, находились в стане славянских воров, каковыми считались Чапаенок, Серый и Симон. Из всех камер, где сидели мои знакомые, посыпались ксивы с предложением покинуть лагерь «лаврушников» (грузинских воров) и переехать к ним. Мне передавали приветы от Чапаенка, Серого и Симона, которые считали меня своим сторонником и рассчитывали на то, что я присоединюсь к ним.
В лагере, куда я попал, у меня знакомых почти не было. Все мои близкие друзья оказались на другой стороне. Но, списавшись с Кокой и получив ответы на многие вопросы, я, после того как выяснил роль Серого, Симона и Чапаенка во всей этой игре, решил никуда не переезжать. Противоположная сторона восприняла это отрицательно.
Через некоторое время, когда окончательно во всем разобрался, я дал понять через переписку наиболее близким своим друзьям, что они ошиблись поездом. Постепенно к концу 1981 года мне удалось перетянуть на свою сторону немало друзей и хороших знакомых, но, к сожалению, не всех. Некоторые настолько далеко зашли в своем противодействии ворам и арестантам противоположного лагеря, что о прощении их уже не могло быть и речи.
Очень сильно изменилась обстановка после того, как мне удалось перетянуть из лагеря «славянских воров» Борю Галима из Комсомольска, который имел большой вес не только на Дальнем Востоке, но и далеко за его пределами. После этого арестанты, не успевшие сильно замараться, стали переходить к нам целыми камерами. В результате к концу 1981 года соотношение сил заметно изменилось в пользу той стороны, где находились Кока, Галим и я.
К тому времени уже многим стало ясно, что Симон, Чапаенок и Серый связаны с «мусорами». Я в немалой степени способствовал их разоблачению, так как имел в тюрьме много знакомых, и ставил всех в курс о том, кто, что собой представляет. Это, естественно, разоблачаемым не понравилось, и 31 декабря 1981 года меня посадили в пресс-камеру, которую с одной стороны контролировало тюремное начальство, а с другой – Симон и Серый.
К тому моменту Чапаенок уже настолько себя скомпрометировал, что был выведен из игры и сидел в двойнике от всех отдельно. Симон и Серый тут же объявили его не вором и, чтобы самим обелиться, сгрузили на него и свои грехи. В их лагере к тому времени осталось не более десяти камер, которые по своей сути являлись пресс-хатами. И именно в такую пресс-хату, где сидели Волчок из Приморского края, Исак из Камчатской области, Свист из Иркутской области и какой-то четвертый, меня тогда посадили. Об этом случае я рассказывал в главе «Тобольская спецтюрьма», сейчас добавлю детали.
Волчок и Исак сидели до этого в камере с Симоном, и на их счету было много избитых и покалеченных арестантов, поэтому когда тот решил создать еще одну пресс-хату, то остановил свой выбор на них. Вначале их поместили в пустую камеру двоих. Затем посадили к ним из «обиженки» третьего. Он был физически сильный, но своего слова не имел и беспрекословно подчинялся Волчку и Исаку. Четвертым посадили Свиста, с которым они сразу же нашли общий язык. До этого он сидел на рабочем корпусе в хорошей камере, но не любил грузинских воров, поэтому и оказался в этой компании.
Волчку и Исаку до выезда из тюрьмы оставалось несколько месяцев, после чего их должны были этапировать на Дальний Восток. Это давало мне надежду на благополучный исход, тем более что Симон и Серый понимали, что если перейдут в отношении меня за допустимые рамки, то это сильно усложнит их положение. В их лагере было много дальневосточников, которые относились ко мне с уважением, поэтому не мученика они хотели сделать из меня, а склонить на свою сторону, что нанесло бы ощутимый удар по позициям грузинских воров.
Как уже подчеркивал, большинство арестантов-славян всерьез кавказских воров не воспринимали и держались в основном за авторитетных земляков. Симон и Серый к тому времени уже себя скомпрометировали в глазах основной массы заключенных, но и грузинские воры далеко от них не ушли. В связи с этим многие крытники, которым удалось не ввязаться в эту войну, не делали между ними особых различий и поддерживали отношения и переписку со своими знакомыми в обоих лагерях.
У меня тоже было вначале желание переехать в нейтральную хату и поддерживать хорошие отношения со всеми. Но я не сделал этого из-за личных отношений с Кокой. Я был благодарен ему за поддержку в первый день по прибытии на спецкорпус, когда мусора хотели со мной расправиться руками Князя, поэтому не смог его бросить в трудное для него время.
Когда я оказался в камере, где сидели Волчок, Исак и Свист, то последние стали меня убеждать, что я не должен поддерживать кавказских воров и идти против воров славянских в лице Симона и Серого. Я сказал им, что сужу о людях не по национальным признакам, а по их делам и поступкам. Мне пытались доказать, что правда на их стороне и предлагали остаться с ними, а также уговаривали признать Симона и Серого ворами и письменно перед ними извиниться.
Однако на приманку национальной гордости, на которую тогда попались многие, им подловить меня не удалось. Во-первых, как уже подчеркивал, я не делю людей по национальным признакам и сужу о них по делам и поступкам. Во-вторых, к тому времени я уже точно знал, что за спиной Симона и Серого стоит не воровская идеология, а мусорская постановка, преследующая плохие цели.
В процессе многочасового между нами спора Волчок, Исак и Свист неоднократно писали Симону и Серому о результатах наших переговоров, и те им также письменно давали установки, что нужно делать. Когда всем стало ясно, что я не собираюсь оставаться в этом лагере и признавать Симона и Серого ворами, а Коку, Чиню и Зури не ворами, процесс психологического воздействия закончился, и началось воздействие физическое.
Напали на меня неожиданно, и сразу вчетвером, один обхватил мертвой хваткой сзади, остальные стали наносить удары палками и тяжелыми сапогами, которые у них были в руках. Затем свалили на бетонный пол и добивали ногами, а чтобы я не смог подняться и дать им надлежащий отпор, искололи мне мышцы на руках и ногах небольшими металлическими штырями, которые глубокие раны не делали, но боль причиняли немалую.
Избивали меня долго. В перерывах заставляли кричать через дверь в коридор, что я отхожу от арестантской жизни, а также оскорбления в адрес воров и арестантов противоположного лагеря. Помимо этого пытались заставить все это написать письменно. Но ничего добиться не могли. Обозленные Симон и Серый приказали бить меня жестоко до тех пор, пока не будут достигнуты нужные им результаты. Но их не было. И меня снова беспощадно били.
Все это время я лежал окровавленный на бетонном полу, не имея возможности подняться, но надзиратели, предупрежденные начальством, в этот процесс не вмешивались и делали вид, что ничего особенного не происходит. И неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы по воле случая на нашем этаже не оказалась дежурная из другого корпуса, которая к подобным зрелищам еще не привыкла, так как пришла работать в тюрьму недавно. Она подняла шум, и меня полуживого вытащили в коридор, затем поместили в пустую камеру.
Этот случай я описал в главе «Тобольская спецтюрьма», поэтому не буду повторяться, но ключевые моменты напомню. На следующий день ко мне в хату посадили недавно прибывшего в тюрьму армянского вора Ишхана, которого перед этим прямо с этапа закидывали в камеру к Симону, где последний его со своими подручными жестоко избил и ограбил.
Как только я слегка оправился, так сразу же отписал Коке ксиву общакового характера, зная о том, что он ее запустит для ознакомления по всем порядочным камерам. Там я рассказал о том, что произошло со мной и Ишханом, и написал открытым текстом, что Симон, Серый и все, кто их поддерживает, – это негодяи и мусора, опираясь при этом на конкретные факты.
До этого о связях Симона и Серого с тюремным начальством публично никто не заявлял, опасаясь нежелательных последствий. Если об этом кому-то писали, то лишь намеками, а вслух говорили только в узком кругу. После того, что со мной произошло, я не только не затаился, чего многие ожидали, но, наоборот, потеряв осторожность и страх, стал писать открыто всем своим знакомым и друзьям, что Симон, Серый и тюремное начальство – это одна шайка.
Многие дальневосточники, поддерживавшие Симона и Серого, восприняли их действия в отношении меня отрицательно и, чтобы не нести ответственность за мое избиение, покинули их лагерь, переехав в двойники или на рабочие корпуса. Тюремное начальство на меня обозлилось, но, к счастью, письмо, в котором я рассказал о беспределе тюремного начальства и о пресс-камерах, дошло до моей матери, и она подняла на свободе большой шум.
В результате ко мне из Тюмени приехал представитель областного управления мест заключения, который попросил остановить мать и пообещал, что пресс-камер больше не будет. После этого, пока я находился в тобольской спецтюрьме, о них действительно здесь не было слышно. Тюремное начальство дышало на меня ядом, но перейти за допустимые рамки боялось. В связи с этим заключенные почувствовали себя более уверенно, и обстановка в тюрьме улучшилась.
В главе «Тобольская спецтюрьма» я об этих событиях рассказывал, поэтому не буду особо повторяться, но на ключевых деталях войны между ворами старой и новой формаций (где ключевую роль сыграли мусора) внимание заострю.
Когда всем стало ясно, что в пресс-хаты больше не сажают, Чапаенок (которому до выхода на свободу осталось меньше месяца), обиженный на Симона и Серого за их предательство, написал из двойника общаковую ксиву, где рассказал о связях последних с тюремным начальством, опираясь на конкретные факты и не отрицая при этом и своей вины.
С исповедью Чапаенка, где он изобличал себя и своих бывших соратников в качестве мусорских пособников и просил прощения у всех порядочных арестантов перед выходом на свободу, ознакомились на спецкорпусе во всех камерах, после чего ни у кого уже не осталось сомнений на этот счет.
Когда наружу вылезли неопровержимые доказательства, подтверждающие связь Симона и Серого с тюремным начальством, их сторонники стали разбегаться, как крысы с тонущего корабля, по двойникам и общим «чесоточным» камерам. Серого после этого из тюрьмы увезли, а Симона спрятали в двойнике, где он и просидел вместе с каким-то «опущенным» до своего выезда из тюрьмы. На этом война между ворами старой и новой формации, длившаяся при мне в тобольской спецтюрьме более двух лет, закончилась.
К весне 1982 года из воров старой формации на плаву не осталось никого. А что касается воров новой формации, то Чиня к тому времени освободился, Зури по окончании тюремного режима выехал, Ишхан из-за допущенных ошибок был лишен воровского титула, но оставлен в порядочной камере, Коку с туберкулезом легких перевели на больничный корпус, где он находился вплоть до моего выезда из тюрьмы. Связи с ним почти не было.
На какое-то время спецкорпус остался без воров, и само собой получилось, что камера, в которой сидели Боря Галим, Серега Боец (будущий вор в законе) и я, оказалась в центре внимания, и к нам стали обращаться за советами из других камер по всевозможным вопросам.
К началу лета в тюрьму на «черный» режим пришли грузинские воры Тото и Авто, а также узбекский вор Юлдаш, которые также стали считаться с мнением нашей камеры. Но наиболее близкие отношения у нас сложились с Тото. Его слово среди воров было решающим, а он, в свою очередь, советовался с нами по всем серьезным вопросам, которые касались положения в тюрьме, или когда нужно было дать кому-то характеристику, так как мы лучше знали сложившуюся в тюрьме обстановку и кто здесь чем дышит.
Из воров старой формации незадолго до моего выезда из тюрьмы пришел на «полосатый» режим Донец, которого воры новой формации поначалу признавать отказались. Однако это не помешало нам поддерживать с ним переписку и хорошие отношения. К началу 1983 года между ворами новой формации и Донцом будет найден общий язык, после чего разделение на новых и старых воров в тобольской спецтюрьме закончилось уже окончательно. Однако скрытое противостояние между славянскими и кавказскими ворами имеет место по сегодняшний день.
А что касается тех, кто по указанию тюремного начальства пытался силой заставить меня признать ворами Симона и Серого, то месяца через три после упомянутого мной случая Кока поймал Свиста в больничной камере и сильно покалечил. Последствия той встречи оказались для Свиста плачевными, но и Коке тогда не повезло, он немного перестарался и попал за это на 15 суток в карцер.
Через три года после этих событий, будучи в тобольской спецтюрьме уже вторично, я узнал, что Свист умер от какой-то болезни в одной из зон Иркутской области. Из всех находившихся тогда в пресс-камере наибольшая вина лежала именно на нем. У тех троих выбора не было, а Свист еще не был замаран, и если бы он поддержал меня, то остальные не осмелились бы на нас напасть. Он был далеко не слабым парнем, да и я, когда разозлюсь, – не подарок.
Волчка и Исака выловить никому не удалось, хотя за ними охотились многие. Когда моя мать подняла шум, их куда-то спрятали, а весной 1982 года вообще из этой тюрьмы увезли, так как тюремный срок у них закончился. Кто был с ними четвертый, я так и не узнал, ибо мусора это тщательно скрывали.
В ноябре 1982 года у меня закончился тюремный срок. А еще через месяц, оказавшись в хабаровской пересыльной тюрьме, я написал общаковую ксиву, где рассказал о положении в тобольской спецтюрьме и о том, что произошло со мной в пресс-хате, упомянув при этом имена и клички тех, кто осмелился поднять на меня руку. Копии моего общакового послания разослали по всем зонам Хабаровского края (их было тогда около десяти).
Этапы уходили и приходили каждый день, и через неделю я уже точно знал, что Волчка в Хабаровском крае нет, а Исака обнаружили в 4-й зоне, находившейся в городе Биробиджане, но он успел, предупрежденный зоновским начальством, спрятаться в одиночную камеру ШИЗО, откуда его потом увезли тайком в другую область.
Куда он после этого попал и как сложилась судьба остальных участников этих событий, я не знаю (если не считать Свиста). Но знаю точно, что в моей жизни ничего случайного нет. Мне суждено было пройти через разные испытания, лишения, страдания и трудности, чтобы подготовиться к серьезным событиям, которые еще ждут впереди. И я через многое прошел, но это лишь часть пути. Впереди меня ждали другие, не менее серьезные испытания.
Источник: https://proza.ru/2012/03/02/1805
Орденоносец в законе. Как разведчик-фронтовик создал советскую мафию
» src=»https://static.life.ru/tmp/TASS_39022070-Recovered-1584629547862.jpg» loading=»lazy» style=»width:100%;height:100%;object-fit:cover»/>
Бывший командир отделения разведчиков, награждённый орденами и медалями, оказался главным реформатором советского воровского мира.
В марте 1979 года (по другим версиям — в сентябре 1990 или 1991 года) умер Анатолий Черкасов, проделавший путь от командира отделения разведки, награждённого несколькими орденами и медалями в годы ВОВ, до фактического создателя организованной преступности в СССР. Именно Черкасов стал одним из главных инициаторов и идеологов реформы, навсегда преобразившей криминальный мир Советского Союза.
Во многих источниках сообщается, что Анатолий Черкасов ушёл на фронт, уже будучи авторитетным криминальным деятелем и даже вором в законе. Однако это неверная информация. Во-первых, Черкасов родился в 1924 году и к началу войны ему было всего 17 лет. Во-вторых, даже в самые критические периоды войны в армию не призывали осуждённых по тяжким уголовным статьям, рецидивистов и политических. А стать вором в законе, не имея за плечами нескольких сроков, было в те времена просто невозможно.
Теоретически можно допустить, что до войны Черкасов попадал в поле зрения правоохранителей, но это явно был мелкий криминал. Иначе он бы не попал в действующую армию, тем более в гвардейскую часть. Черкасов служил в отделении разведки 8-й гвардейской гаубичной артиллерийской бригады. Призван он был в 1942 году и за три года войны получил несколько ранений, заслужил звание младшего сержанта, две медали «За отвагу» и два ордена Славы — третьей и второй степени.
Именно на фронте проявились те качества, которые позднее сделают его королём криминального мира: бесстрашие, находчивость, организаторские способности. Почти три года командования отделением разведки (смертность в подобных подразделениях зашкаливала) были суровой школой.
Однако после войны героический разведчик-фронтовик к мирной жизни уже не приспособился и попал в лагеря за грабёж. Там в это время уже разворачивалась кровавая война, изменившая облик тюрем.
Эти события, длившиеся несколько лет, вошли в историю как «сучья война». Предпосылками для её возникновения стали два фактора, очень сильно повлиявшие на послевоенные тюрьмы: принятие в 1947 году указа об уголовной ответственности за хищение имущества и массовый приток в лагеря фронтовиков.
До войны самой влиятельной силой в лагерях были воры в законе, или «законники», — профессиональные преступники, придерживавшиеся весьма строгого кодекса поведения, так называемого воровского закона. Согласно этому закону, вор навсегда вычёркивал себя из общества. Ему не разрешалось ни заводить семью, ни работать, ни каким-либо образом сотрудничать с представителями государства. Даже служить в армии. Кроме того, воры должны были постоянно жить в тюрьме. Если вор несколько лет находился на свободе, у соратников по воровскому миру появлялись вопросы.
Однако в довоенных условиях жить подобным образом было несоизмеримо легче. Наказания за кражи в то время были невелики. «Законники» вполне могли сносно жить в тюрьме в соответствии с этими законами, тем более что сроки их обычно не превышали трёх лет.
Однако в 1947 году на волне роста преступности был принят указ, очень сильно ужесточивший наказания за бытовую преступность. Этот шаг породил настоящий раскол в воровском мире. Теперь речь шла уже не о том, чтобы гордо не работать год-другой, а об элементарном выживании в тюрьме. Даже простая кража государственного имущества каралась сроком от семи до десяти лет, а кража в составе преступной группы — от 10 до 25 лет.
Фото © ТАСС / Виталий Иванов
Часть «законников» выступила за реформу бандитского кодекса чести. Поскольку теперь сидеть предстояло долго, они предлагали захватить все самые хлебные и выгодные лагерные должности, что стало бы залогом выживания и относительно безбедного существования. Однако наиболее консервативная часть воров выступила против этого, сославшись на то, что это будет сотрудничеством с администрацией и, соответственно, предательством воровских идеалов.
В этот момент и заявила о себе новая сила, прежде невиданная в криминальном мире, — фронтовики. За годы войны через Советскую армию прошло около 30 миллионов человек. При таких масштабах было неизбежно появление в местах заключения тысяч людей с боевым опытом.
Будучи сплочённой группой, имевшей к тому же фронтовой опыт и не привыкшей бояться, фронтовики громко заявили о себе, поставив под сомнение власть воров. Они умели за себя постоять и не собирались подчиняться каким-то бродягам. Это быстро заметило лагерное начальство, которое решило поддержать фронтовиков в наметившемся конфликте.
Для администрации фронтовики были намного предпочтительнее. Они были куда более управляемы, многие и сами ещё недавно носили погоны и имели награды. Тогда как воры были особой кастой, ставившей себя вне общества. Руками фронтовиков администрация решила раз и навсегда избавиться от воров. Так началась кровавая война, длившаяся несколько лет и завершившаяся серьёзными изменениями в криминальном мире.
Пользуясь численным превосходством и поддержкой администрации, фронтовики начали ломать прежние традиции. Воров заставляли прилюдно отрекаться от закона, в противном случае их жестоко избивали или даже убивали. Отрёкшийся вор терял свой прежний авторитет у других «законников», а власть в лагере переходила к фронтовикам.
Лидером фронтовиков в то время был Василий Пивоваров (по некоторым данным, бывший разведчик), который в середине 50-х был убит ворами в отместку за убийство ряда «законников».
Анатолий Черкасов поначалу выступал на стороне «законников», из-за чего ему даже приходилось скрывать от соратников боевые награды и сам факт службы в армии. Однако с началом криминальной войны Черкасов перешёл на сторону фронтовиков и со временем выдвинулся в число их лидеров. В отличие от Пивоварова, который предпочитал ломать противников силой или убивать, Черкасов чаще действовал словом.
Он понимал, что немало «законников» уже готово к переменам и он сможет переманить их на свою сторону, найдя правильные слова.
В середине 50-х война пошла на спад. Количество жертв с обеих сторон было велико, но победа осталась за фронтовиками, которых уцелевшие «законники» признали в качестве равных себе, хотя отношения между ними всё равно оставались враждебными. С началом либерализации законодательства и сокращения количества лагерей осуждённые по уголовным статьям стали выходить на свободу. Однако победа фронтовиков обернулась весьма значительными последствиями и изменила лицо криминального мира. Лидером новой криминальной революции стал освободившийся разведчик-фронтовик Анатолий Черкасов, к тому моменту известный в криминальном мире как Толик Черкас.
В довоенные времена жизнь воров в законе больше напоминала добровольную аскезу, настолько много ограничений им полагалось. Они не могли работать, заводить семью и вообще иметь какие-либо постоянные отношения. Им запрещалось долго находиться на свободе, каким-либо образом сотрудничать или получать помощь от милиции и представителей государства. Криминальные авторитеты новой формации уже не желали подобных ограничений для себя. Тем более что в конце хрущёвской эпохи государство вновь начало активно бороться с ворами.
Выразителем чаяний преступников новой формации стал Черкасов, который на одной из сходок сумел совершить настоящую революцию. Он добился того, что большая часть «неудобных» ограничений была отменена.
Теперь воры не обязаны были постоянно находиться за решёткой, им даже рекомендовалось всеми силами этого избегать. Вплоть до того что они публично могли отрицать, что являются ворами (что было немыслимо для прежних «законников»), чтобы не попасть в тюрьму. Контроль за тюрьмами они теперь вели не лично, а через доверенных людей. Все криминальные источники заработка также курировались другими лицами. Поскольку в советском законодательстве не существовало специальных статей по организованной преступности, посадить вора в законе стало очень трудно. В отличие от предшественников, они больше не совершали преступления лично, став своеобразным аналогом мафиозных донов.
Кроме того, теперь было разрешено платить милиции или иным должностным лицам, если это поможет избежать тюремного срока.
Также Черкасовым был предложен новый способ заработка — обкладывание данью цеховиков и подобных граждан, имевших нелегальные доходы. Они точно не побегут в милицию жаловаться, а воры получат постоянную денежную подпитку.
Фактически пролоббированные Черкасовым нововведения привели к появлению в СССР организованной преступности. В былые времена она существовала в виде банд налётчиков или контрабандистов, но это были именно мелкие банды или шайки, а не влиятельные криминальные сообщества, контролирующие целые сферы.
Прежние воры в законе были ворами в прямом смысле этого слова, они всю жизнь сидели в тюрьме и от других заключённых отличались лишь особым авторитетом. Новые были уже настоящими лидерами криминального мира и руководителями целых теневых империй.
Сам Черкасов к концу 70-х считался одним из криминальных лидеров СССР. Ходили слухи, что накануне московской Олимпиады 1980 года к нему по линии КГБ обращались за помощью, чтобы он запретил уличным карманникам обворовывать гостей столицы из зарубежных стран. Однако каких-либо убедительных доказательств эта легенда не имеет.
В ряде источников сообщается, что Черкасов скончался в 1979 году. Однако это, вероятнее всего, ошибочная информация. Поскольку известно, что в 1982 году он был осуждён за распространение порнографии (в те годы государство начало новый этап борьбы с криминальными лидерами). А в 1985 году, как и прочие ветераны, был награждён орденом Отечественной войны.
Более вероятно, что он умер в сентябре 1990 или 1991 года. Путаница с датами смерти вызвана тем, что до сих пор так и не удалось отыскать захоронение Черкасова. По одной версии, он похоронен в Москве, по другой — в Ростове-на-Дону. Есть даже версия, что он скончался в 1996 году. Однако в криминальном переделе собственности, начавшемся после распада СССР, он замечен не был. Вероятнее всего, один из отцов-основателей советской организованной преступности всё же не дожил до эпохи криминальных возможностей.
Источник: https://life.ru/p/1313695